Сайт Музея им. ак. И.И. Срезневского и храма в честь Казанской иконы Божией Матери с.Срезнева


Меню сайта



Форма входа
Главная » 2012 » Апрель » 15 » Отношение И. И. Срезневского к поэзии и искусству. Евтюхин Ю.Н. (Из книги "Родник благодати")
22:54
Отношение И. И. Срезневского к поэзии и искусству. Евтюхин Ю.Н. (Из книги "Родник благодати")

Большое значение в жизни И. И. Срезневского  имели поэзия и искусство. Душа наша, считал он, по существу, есть враг всякого беспорядка и безобразия, потому что призвана к вечному блаженству, где во всем — красота и гармония, и потому что в ней заложено стремление быть красивой и совершенной».

«Не недостаток изящного в природе произвел поэзию и поэтическое творчество», — читаем мы в одной из его заметок,а напротив, изобилие изящного, и тот инстинкт человека, который заставляет его высказывать все свои внутренние впечатления, и соединяется с какого-то рода боязнью, что другой может не заметить этих красот».  Поэзия для него не была только увлечением юности, как у многих, она была его душевной потребностью, не прекращавшейся до конца жизни.



Среди стихотворений, написанных Измаилом Ивановичем обращает на себя внимание «Молитва», полная горячей любви к родине.

О Боже великий, Творец милосердный,

Дай силу душою к Тебе вознестись,

Ее освяти Ты мольбою усердной,

К молящейся милости взором склонись!

 

Подай, Благодатель, ты дочери славы —

Отчизне — надежду, и крепость подай

Великой и правдою грозной державы,

И светом Своим Ты ей путь озаряй!

 

Его указал Ты сынам верным славы,

Смиряясь, терпеть Ты им долго велел.

Смиряясь, терпели, и вот наш двуглавый,

Тобой окрыленный, уж мощно взлетел,

 

О Боже всесильный, открой ты строптивым

Их очи и к правде внуши им любовь!

Гнести себя страхом не дай боязливым,

Не дай, чтоб лилась неповинная кровь!

 

Ужель не настала година святая

Сознания немощи с правдой борьбы?

Ужели вражда, против нас занятая

Не смолкнет еще перед словом судьбы?

 

Нет, вижу…: восходит над бурею черной

Закона, и правды, и славы заря

И мирно народы душою покорной

Услышат веленье вселенной Царя.

 

 Взгляды И. И. на поэтическое творчество хорошо видны в переписке с писателем Н.А. Чаевым.

"…Мы верим в жизнь добра во всяком человеке, — пишет ему И.И. — Мы верим в необходимость задушевности, чистой и теплой искренности в отношениях с себе подобными. Мы верим высокому значению достоинства в человеке, мы верим потребности искать истины посредством правды и правды посредством добытой истины. Мы верим необходимости поэзии как силы могущей вызывать к жизни всякую другую внутреннюю силу.

Для меня никакие подборы и сочетания красок, линий, звуков, слов, образов, восклицаний, телодвижений — не поэзия; никакая заведомая ложь, никакая подделка, — не поэзия; никакое озлобление, никакая насмешка — не поэзия. Для меня поэзия — сила чистая, святая, очищающая и освя­щающая человека, освещающая невидное, осветляющая зрение слепого, умудряющая немудрого, вызывающая к жизни омертвевшего, к надежде безнадежного, к вере безверного, к добру его забывшего, к достоинству им пренебрегшего — сила задушевной правды, передуманной и перечувствованной, заставляющей чувствовать и думать всей душой. Она может преобразоваться в веру, но не в безверие, в покаяние, но не в проклинание, в славословие, но не в злословие".

Также Измаил Иванович любил печатать близкие ему по духу православно-патриотические стихотворения П.А. Вяземского, М.А. Дмитриева, С.П. Шевырева и др. Особо он восхищался поэзией А.С. Хомякова:
Подвиг

                      Подвиг есть и в сраженьи,

                      Подвиг есть и в борьбе,

                      Высший подвиг в терпеньи,

                      Любви и мольбе.

 

                       Если сердце заныло

                       Перед злобой людской,

                       Иль насилье схватило

                        Тебя цепью стальной.

 

                                                                                  Если скорби земные

                                                                                  Жалом в душу впились, —

                                                                                 Верой бодрой и смелой

                                                                                 Ты за подвиг берись.

 

                                                                                  Есть у подвига крылья

                                                                                  И взлетишь ты на них,

                                                                                  Без труда, без усилья,

                                                                                  Выше мраков земных.

 

                                                                                 Выше крыши темницы,

                                                                                 Выше злобы слепой,

                                                                                 Выше воплей и криков

                                                                                 Гордой черни людской.

А.Хомяков

И. И. Срезневский всегда давал высокую оценку литературному творчеству Н.В. Гоголя, Т.Г. Шевченко, Г.Ф. Квитки, А.Л. Метлинского и других украинских писателей, но есть свидетельства современников о том, что ученый не принимал «Мертвые души» Н.В. Гоголя, написанные в духе критического реализма, считая их безнравственной карикатурой на современную действительность и потому вредными для молодого поколения.

Признавая всю глубину и красоту «Анны Карениной» Л.Н. Толстого,  И.  И.  не  мог любить это произведение: художественные образы были ему не по душе и не могли, по его мнению, давать чистое наслаждение от чтения в семейном кругу.

 «Не совсем приятно провел я время  с «Вешними водами», — пишет Измаил Иванович. — «В сопостановке и обрисовке характеров, в некоторых подробностях содержания, в легкости изложения и языка Тургенев и тут мне показался мастером; но когда я кончил чтение, мне стало грустно, что  Тургенев не может не подчиняться напускным убеждениям недорослых своевольников и как будто любит рисоваться недорослем, не думая о своем долге писателя или не понимая этого святого долга. Как затянул одну песенку с голоса юных бессемейных брезгунов, что у нас людей нет, так и тянет, и тянет. Удивляюсь, как ему самому не наскучит, если уж не в силах подумать, что это может наскучить другим, и что это пристрастие его к одной и той же песенке может быть принято и за неуменье пропеть другую. А между тем песня другая нам нужна; ее ждут многие добрые люди, многие добрые семьи  — песня не лжи, а правды. . . Пойте ее, пойте, чтобы веселее было на душе и вам самим, и всем, кто вас слышит».

С А. Н. Майковым он был в дружеских отношениях издавна, почти со времени своего переселения из Харькова в Петербург. Их сблизила общность взглядов, одинаково чистая любовь к поэзии.

Майков нашел в И. И-че сочувствующего и вместе с тем строгого ценителя, внимательного и вдумчивого советника. Он стал иногда прочитывать ему свои произведения, прежде чем отдавать их в печать и принимал во внимание его замечания; случалось, что делал и значительные исправления по его указаниям. Особенно оживились эти поэтические беседы в 1854 г., когда ряд стихотворений Майкова печатался в «Известиях», редактором которых был Срезневский. Одним из этих произведений был «Клермонтский собор». Эта поэма, написанная в 1853 г., описывала яркую картину собора в Клермонте, когда одушевленное воззвание странника подняло все рыцарство и повело его в крестовый поход.  Приведем здесь несколько выдержек из этой переписки:

«Почтеннейший и  глубокоуважаемый и любимый мною Измаил Иванович! Вы — причина великого для меня огорчения! Зачем меня судьба свела с вами! Зачем я не знал того прежде, что от вас узнал! Ведь выходит, что Клермонтский собор никуда не годится, чем я более вдумываюсь в ваши слова! Я до вас имел именно то понятие об XI веке, в России, как его очертил в Клерм. соб., и как нас учили в университете, и как его представляла наша наука, не занявшись еще тщательным разбором памятников. Оттого-то я и брыкался как упрямая лошадь на ваши замечания», — писал А. Н. Майков. И. И. тотчас же отвечал следующим письмом:

«Опираясь на пословицу «долг платежом красен», я решаюсь отвечать на ваше письмо, добрейший Аполлон Николаевич, таким же письмом… Христианину не приходится без сочувствия вспоминать о храбрецах Запада 1096 — 1099 годов, о тех храбрецах, которые в силу своей решимости успели вырвать Иерусалим из когтей неверных. Но что их вооружило этой великодушной решимостью? Дух ли христианской образованности, требования которой они взялись исполнить, или что другое? Ответ ясен из последующих событий. И ста лет не прошло, как Иерусалим был вновь в руках неверных. Спустя сорок лет еще, Фридриху II опять удалось возвратить потерянное, но только на десять лет. Походы продолжались; но «Иерусалим, Иерусалим»! вторилось все глуше и глуше, и наконец совсем замолкло. С 1239 до 1855-го прошло более 700 лет, довольно времени для того чтоб исполнить начатое, если только начатое было начато с тем, чтобы исполнить. А если не исполнено, следовательно, сил не хватило; а если силы Запада, как и было в самом деле, все возрастали, стало быть дух, оживлявший эти силы, был не тот дух христианства, который бы гнушался равнодушием к власти неверных над Иерусалимом  и к силе всякого беззаконного ига, — не дух христианской образованности, а какой-нибудь другой дух, менее или более своекорыстный. В 1453 г. те же неверные овладели и Царьградом, овладели более 10 млн. христиан в самой Европе, — и Европа не подвиглась против них, а напротив преклонилась перед их могуществом. Нынешние обстоятельства возбудили народы Запада и весь цвет их образованного класса за турок, а христианский  вопрос в тени, если даже только он есть.

Что же делали во все это время мы Русские? На нас, людях европейского Востока, налег с незапамятных времен азиатский Восток всей своей тяжестью. До водворения христианства Русь не была в силах справляться с ним и падала под его гнетом: авары, болгары, хазары, печенеги справлялись с нами как хотели. Первые лучи христианства осветили перед Русью ее призвание, и она пошла по своему пути. Болгары смирены, хазары обессилены, печенеги скрылись. С XI века мы начали борьбу с половцами, кочевья которых отделяли нас от Черного моря и остального православия, и многих обращали в  христиан. Не развейся у нас удельная система, мы бы стерли и их, и татар, появив­шихся в XIII в. Но и удельное разновластие не затуманило перед нами нашего долга: на Юге  Галич, на севере  Новгород, постоянно поддерживали идеи о неза­висимости христианства. Борьба продолжалось беспрерывно, и тем  удачнее, чем больше скреплялись разорванные части Руси в одно целое: в XIV веке мы уже могли прямо вооружиться против них, в XV объявить гласно свое первенство над ними, в XVI начать их покорение, и овладеть частью побережья Черного моря. А чуть только овладели берегом, втянулись и в борьбу с турками: в XVII веке мы уже заставили их себя уважать, в XVIII смириться перед нами, в XIX обессилили их чуть ли не окончательно, — и если б не «образованный» Запад, сумели бы уже сказать им последнее слово. Но несказанное сегодня скажется завтра,— и мы в это верим, и турки этого ждут — вероятно, не напрасно. А люди Запада. . . ожидая того же, может быть, предвидят, что из России молодой «еще не виданное выйдет Гигантов племя к ним грозой», гигантов, которые своей общенародной силой заставят их содрогнуться, припоминая им их прошедшее, столь богатое прекрасными личностями, но столь жалкое в отношении к ответу на восточный вопрос, жалкое, потому что нельзя без жалости смотреть на то, сколько сил было потрачено совершенно напрасно — для славы и пользы некоторых лиц, и для общего бесславия и вреда в продолжение восьмисот лет.

…Хочу быть пророком: в 1096 году на Западе за­думали поднять восточный вопрос; к 1896-му году он решится, но не на Западе, а на Востоке, — и не лицами, а народом, и не теми, у которых его задумали поднять, а теми, которые, не думая поднимать, подняли, и подняв, не опускали его ни на мгновенье, не мороча себя никакими сомнениями.  Целую вас братски, не думая поднимать никакой перчатки, потому что не принадлежу к благородному сословию рыцарей Креста. Я просто высказал, что думаю теперь, что думал, мне кажется, всегда, что думал и тогда, когда читал и перечитывал со слезами ваш Клермонтский собор».

Вот строки из поэмы, правленые рукою Измаила Ивановича:

"Тогда в ряды священной рати

Не подымались мы войной;

Отдельно, далеко от братий,

Вели мы свой крестовый бой.

Уж недра Азии бездонной,

Как разгоравшийся вулкан,

К нам слали чад своих мильоны;

Дул со степи жаркий ураган,

Металась степь как океан —

Восток чреват был Чингисханом!

И наша Русь тогда одна

Сторожевым Европы станом

Стояла — грозная поганым

И слову Божьему верна!. . .

Не долго рыцарей глубоко

Так трогал клик: «Иерусалим!»

Стон христианского востока

Все глуше становился им!

Россия гибла: к христианам

Взывала воплями она, —

Но как Иосиф агарянам

Была от братьев продана!

Упала с громом Византия!

Семья славянских царств за ней;

Столпы сложились костяные

Из черепов богатырей.

За честь Евангелья Христова

Сыны Людовика Святого

Не шли Царьград уж выручать. . .

Мы — Крестоносцы от начала!

Сломив своих врагов, карать

Врагов Христовых Русь восстала

И в недоконченный поход

За гроб Христа она идет."

 Во время своего путешествия по странам Европы 1839 — 1842 гг. И. И. ознакомился с многими произведениями Западного искусства.

Интересно описание первого впечатления, произведенного на него Сикстинской Мадонной. В его письме к матери читаем:

«Утром и вчера и сегодня ходил в картинную галерею. …Видел препрославленную Мадонну Рафаэля. Держа на правой руке Спасителя, она парит на облаках; св. Варвара на лево у ног ее опустила глаза в землю, папа Сикст на право молится — оба тонут в облаках; в самом низу, облокотившись на доску, два ангельчика смотрят на публику; все освещено светом, исходящим от Девы и Спасителя; в небе, вверху, как сквозь туман видны тысячи ангельских головок.

Я сел, с полчаса смотрел, не сводя глаз. . . Если для Богоматери довольно одной чистой невинности, то Рафаэль достиг своей цели: лучше выразить и оттенить невинность невозможно. Чем более глядишь, тем более понимаешь святость невинности, тем более проникаешься чувством, что никакая красота не может быть сравнена с невинностью. . . Эта невинность тем более поразительна, что ее не видишь ни на одном из других лиц: лицо Младенца выражает какую то буйность, разумеется, в хорошем смысле этого слова; св. Варвара немножко кокетка; папа лицо портретное; ангельчики — жирные дети. — Теперь спрашиваю вас: понравилась ли бы вам такая Мадонна? И спрашиваю себя: ужели я не могу восхищаться только потому, что другие восхищались, и что сам я не могу написать ни так, ни в тысячу раз хуже? Я не говорю о так называемой правильности, о которой судить может только тот, кто изучил анатомию и перспективу: но мысль. . . она всякому доступна. Мысли — я не вижу в этой картине. Папа молится, но Святая Дева не обращает на него никакого вни­манья, а Младенец занят совершенно другим; ангельчики смотрят на публику, а св. Варвара на них: что же тут целого? Если бы я был Рафаелем и должен был писать картину в таких пределах, я бы сделал так: вместо ангельчиков поставил бы людей молящихся, лице Варвары выражало бы «молитесь», а лик Святой Девы должен был бы выражать не только невинность, но и упованье на Бога и на Того, кого матерью быть избрана Богом. . . Невинность и вера — это все, что может небесно утешать, возносить к небу земное».

Из произведений русского искусства И. И. особенно ценил картину Иванова «Явление Христа народу», хоть и не все находил в ней безукоризненным. К числу его любимых произведений принадлежали также картины Бруни «Моление о чаше», Флавицкого «Христианские  мученики в Колизее», Чистякова «Софья Витовтовна» и некоторые другие.

В 1875 г. И. И. посетил  в Париже мастерскую В. Д. Поленова, с которым был близок по духу. Его отца и матерь он знал издавна, семьи их были дружны между собою, детей их сближали и общие игры и «литературные вечера», руководителем которых был И. И.  Горячо  приветствовал  он его картину-программу «Воскрешение дочери Иаира», за которую В. Д. Поленов получил большую золотую медаль и право на заграничную поездку.

Из художников И. И. был особенно близок с П. П. Чистяковым, впоследствии профессором Академии Художеств, знаменитым учителем Поленова, Репина, Серова, Врубеля и многих других. Знакомство их нача­лось, когда П. П. был еще молодым человеком. И. И. очень ценил его как художника, любил его картины, уважал его светлый ум, его самостоятельный и беспристрастные суждения, выражавшие ярко, оригинально и метко. И до своей заграничной поездки, и по возвращения из нее П. П. давал уроки рисования в семье Срезневских, и Измаил Иванович.  почти каждый раз приходил на урок, чтобы воспользоваться случаем и  побеседовать с П. П-м.

И.И. Срезневский  понимал искусство как сознательную или бессознательную попытку отобразить небесную действительность в области земных вещественных предметов и отношений. Что искусство должно приводить людей ко Христу, в Церковь, к очищению от страстей, к освобождению от пристрастия к самому искусству. Искусство должно наглядно изображать чистейшие истины христианства и приводить человека к плачу о своих грехах. Пока человек не может непосредственно созерцать Божественную красоту, оно должно напоминать о Ней, видимой здесь, на земле, как чрез закопченное стекло.

Евтюхин Ю.Н.

Просмотров: 1404 | Добавил: Avela | Теги: Срезневский, Срезневский и культура, Измаил Иванович Срезневский, поэзия, Срезневский словарь древнерусского, измаил Срезневский, Срезневский словарь | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Православный календарь
«  Апрель 2012  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
      1
2345678
9101112131415
16171819202122
23242526272829
30
Статистика сайта
Все права принадлежат Музею им. ак. И.И. Срезневского © 2024 Конструктор сайтов - uCoz