В воспитании юного И. И. Срезневского кроме матери, деятельное
участие принимал его дядя по отцу Иосиф Евсеевич Срезневский. Родился он в 1780
г. в с. Срезневе и первоначально пошел по стопам брата Ивана Евсеевича. Получив
среднее образование в Рязанской духовной семинарии (1790-1799 гг.), он
продолжил свое образование в Московской духовной академии. По завершении
обучения его назначили учителем в Рязанскую семинарию, где он проработал до
1807 г., после чего поступил в Петербургский педагогический институт, а затем в
июне 1811 г. был зачислен кандидатом юридических наук в Казанский университет.
Со временем он стал преподавать в Казанской гимназии логику и нравоучение, с
1815 г. был утвержден адъюнктом философии и профессором. В том же 1815 г. ему было поручено и чтение естественного права взамен
ушедшего профессора Неймана. 5 августа 1819 г. Срезневский., будучи уже в звании
экстраординарного профессора (с 1 июня 1817 г.), внезапно, по "особенным
причинам", был уволен из университета. Это произошло после того, как в 1819 г. помощнику министра просвещения М.Л.
Магницкому было поручено произвести ревизию Казанского университета. Он был
поражен тем, что обнаружил среди его почетных членов одного из участников
парижского конвента — аббата Грегоара, подписавшего смертный приговор Людовику
ХVI, в самой Франции в царствование Бурбонов не допускавшегося
ни к каким должностям. Длительные беседы И.Е. Срезневского с М.Л. Магницким в
дальнейшей жизни первого сыграли важную роль. Ведь по результатам проверки,
Магницкий заявил, что философия И.Е. Срезневского далека от христианского
учения, а взгляды его — явно якобинские. Сам М.Л. Магницкий был выдающимся
деятелем того времени. М.Л. Магницкий
считал, что в Россию часто являются не просто посредственности, но развращенные
и бесчестные люди, дабы продать свою ложную науку за деньги. «Сегодня, особенно
на Россию, — говорил он — набегает сия пена, которую политические бури гонят из
других стран. Сии перебежчики приносят с собой лишь наглость и пороки». Им были
уволены 11 профессоров Казанского университета, из общего числа в 25 человек.
Среди них был и Иосиф Евсеевич Срезневский. Необходимость
подобных действий М.Л. Магницкий объяснял следующим образом: «Одни (профессора)
были заражены атеистическими и лжелиберальными теориями и искусно передавали их
студентам при удобном случае, другие — не имели враждебных намерений против
веры и правительства, но действовали в том же смысле из тщеславия, почитая, что
быть человеком вполне православным и монархическим значит быть отсталым.
Наконец, все они были не труженики науки, а торгаши ею». Принципы, на которых
отныне должны были осуществляться образование и воспитание, были изложены М.Л.
Магницким в Инструкции директору Казанского университета от 17 января 1820 г.
Главной целью университетского образования Инструкция объявляла — воспитание
верных сынов Православной Церкви, верных подданных Государю, добрых и полезных
граждан Отечеству». Хотя С. был уволен без ограничений в дальнейшей профессорской
деятельности, однако, когда он был выставлен конференцией Петербургского
университета в числе 6 других лиц кандидатом на кафедру русской
истории, географии и статистики в Харьковском университеты, то
утверждению его воспрепятствовал новый отзыв Магницкого, по которому С.
"руководствуется духом весьма удаленным от христианского учения и
заражен духом деизма". Лишившись, таким образом, возможности продолжать
свою деятельность в каком-либо университете, С. в 1820 г. принял
предложение преподавать русскую словесность, логику и красноречие в
только что открытом петербургском артиллерийском училище, в котором
оставался до 1824 г. 30 сентября 1827 г. он подал прошение митрополиту, в
котором писал, что, "познав тщету благ земных и даже самых светских
наук", он просит определить его послушником в Александро-Невскую лавру.
"Ни мир не может иметь во мне нужды", писал он дальше, "ни я чем-нибудь к
нему не привязан". Согласие последовало. В 1828 г. он по своей просьбе,
ввиду расстроенного здоровья, был переведен в калужскую епархию, в
братство калужского архиерейского дома. Вместе с этим прекращаются
сведения о его дальнейшей жизни, и самый год его смерти неизвестен. Сохранилось письмо Иосифа Евсеевича, где он внушал мальчику мысль о необходимости служить на благо
Отчизны, Православия и Самодержавия, сторониться легкомысленных и порочных товарищей,
которые шли на конфликт с властью, с существующими порядками, быть истинным
сыном своего народа. Эти внушения произвели глубокое впечатление на И. И. Срезневского, о чем можно судить
по письмам, которые ученый написал много лет спустя уже своему племяннику —
священнику Запольскому. Вот одно из них: «Добрая
дорога, мой друг, у тебя, впрочем, не потому, что ты, по окончании курса
учения, можешь выйти в люди, а что, если захочешь употреблять усилия душевные,
будешь человеком, каким всякий должен желать быть, образованным и понимающим
легчайшие средства упрочить за собою добрый, честный нрав. С умом развитым,
отделяющим добро от худа, легче избегать худа. Выгоды жизни — второе дело, и
тогда только хороши, когда не переплелись с упреками совести и с пороками
испорченной души. Учись, мой друг, усердно, еще усерднее сохраняй чистоту души;
слушайся наставников, стараясь ценить их достоинства и снисходить к недостаткам;
гнушайся легкомысленных и, еще более, порочных товарищей; будь скромен с теми и
другими, а знания, которые тебя ожидают, не считай ремеслом, средством для
наживы больших или малых денег, особенно звания духовного, если его изберешь:
оно самое важное и священное и требует всего более чистоты души; впрочем и все
другие звания — также важны и, как служение отечеству, священны, нуждаются в
чистоте душевной. На то, что иные служат, пачкаясь в разной грязи, смотреть
нечего: они — не пример для подражания. Повторяю тебе те советы, которые
внушали мне отец и мать, а равно, в письмах, и дядя Иосиф Евсеевич. Оба брата
Срезневские оставили по себе память добрых, честных, благородных людей, — и эта
память была единственным моим вожатаем в жизни, подавая мне руку помощи там,
где я и не воображал — с самого детства. Не могу думать, что они сделали бы для
меня столько же добра, если бы оставили мне по себе не добрую память в людях, а
какие-нибудь деньги. Вместо добра могло быть и зло. Дай Бог и мне оставить моим
детям такое же наследство».
|